Брент не слишком изменился с тех пор, как последний раз вынырнул из резервного своего существования в городе Майами, дабы оказать помощь нашей организации. Вернее это был последний известный мне раз. Он, конечно, повзрослел на несколько лет, все мы стареем, но по-прежнему остался собранным моложавым рыжеволосым парнем с пышной вьющейся шевелюрой и баками, умевшим поддерживать хорошую форму. Предположительно занимался подводным плаванием с маской и ластами, но неплохо разбирался и в катерах. На нем были джинсы и свободная рубашка. Брент молчал, и я не расспрашивал его ни о чем. Я и так вполне догадывался, зачем я здесь, чем могла быть вызвана необходимость моего срочного здесь появления, не хватало только деталей, и разговоры были бесполезны. Дело предстояло неприятное, никакие разговоры ничего не могли изменить.
Мы сели в машину Брента — во всяком случае, я предположил, что машина принадлежит ему, ибо колымага выглядела частным транспортным средством — спортивный «датсун» с номером, оканчивающимся на Z. Автомобиль провез нас по острову и остановился перед домом, состоявшим большей частью из стекла, неподалеку от прорытых со стороны океана, заключенных в бетон каналов, которые покрывают большую часть побережья Флориды. Человек прорывает канаву и устраивает по болоту с каждой ее стороны, подчеркнуто игнорируя вопли экологов. Частная береговая собственность. В канале был оборудован причал, у причала стоял катер, который лучше самолета вписывался в детективную атмосферу. Киношникам он бы пришелся по душе: удлиненное быстроходное судно с маленьким утопленным кокпитом и широченной кормой, огромные люки которой свидетельствовали об упрятанной внизу мощной силовой установке.
— Все убеждены, что мы ужасно спешим, — сказал Брент. — Меня предупредили, что эта штука выжмет все шестьдесят, что совсем неплохо для такого катера. Я поверил на слово.
Я не стал предлагать свою помощь в управлении катером. Парень знал свое дело, а я, по правде говоря, разбирался в нем весьма посредственно. При необходимости, конечно, могу управиться с простой моторной лодкой, но совершенно не разбираюсь в тонкостях навигации и потому, если есть возможность, предоставляю это занятие другим. Я утвердился внутри рубки, по опыту зная, что предпочтительнее стоять, крепко вцепившись в поручни. В противном случае эти штуки имеют обыкновение впиваться в спину сидящему, когда катер на большой скорости подпрыгивает на волнах. В этом отношении я не слишком полагался на показную самоуверенность Брента. Моторные суда почти всегда обладают независимым норовом. Тем не менее, Бренту удалось довольно ровно провести катер по каналу и дальше, между островами, поросшими мангровыми деревьями. Выйдя в открытое море, он просто сориентировал судно в нужном направлении и позволил ему спокойно рассекать волны, не пытаясь побить рекорды скорости. Я огляделся по сторонам. Мы опять направлялись в сторону Киз. Солнце осталось у нас за спиной, все еще довольно высоко в небе — наступил один из самых длинных дней в моей жизни.
В скором времени Брент повернул штурвал и катер промчался по спокойным водам отмели в сторону песчаной оконечности острова. Там стоял катер, который я все еще надеялся не увидеть. Вид его лишний раз доказал: я изначально был прав в подсознательных своих опасениях, но особого удовлетворения это не доставило.
— Боунфиш-Харбор, — сообщил Брент. — Одна из лучших стоянок на всем побережье.
«Квинфишер» бросил якорь в небольшой бухте и спокойно покачивался на волнах, со свободно провисающим якорным тросом. В покрытой мелкой рябью воде искаженно отражалась высокая надстройка. На носу сидел мужчина и ловил рыбу. По крайней мере, сжимал в руках удочку и что-то высматривал в воде. Мужчина смотал леску, отложил удочку в сторону, помог нам причалить к большому катеру. Мы поднялись на борт, предоставив ему позаботиться о нашем судне.
— Где? — спросил я. Это был глупый вопрос. На сорокафутовом катере не так уж много места.
— Там, — махнул рукой Брент. — Иди. Я подожду здесь.
Я зашел в знакомую рубку. Внутри царил безукоризненный порядок, и только на столе, где я накрывал завтрак накануне утром, лежал лист бумаги, по-видимому, письмо, прижатый небольшой зеленой коробкой с патронами — длинными патронами для нарезного оружия 22-го калибра. Фирмы «Ремингтон», если это имеет значение. «Винчестер-Вестерн» красит свои упаковки в желтый цвет. Государственные предприятия — в красный. Я не стал останавливаться, чтобы прочесть письмо. Оно могло подождать.
Хэрриет лежала в большой каюте. Она проделала все чрезвычайно аккуратно, настолько аккуратно, насколько возможно. Уложила волосы, слегка подкрасила губы и даже позаботилась о глазах, хотя даже во времена великосветской жизни на севере не придавала последним особого значения. На ней была нарядная ночная сорочка, которую Хэтти надевала при последней нашей встрече. Она забралась на широкую койку и нажала на спуск, а мягкая маленькая пуля никак не могла пройти навылет, обезобразить тело кровавой раной на выходе и нарушить порядок в каюте. Не исключено, что Хэтти просто попались под руку такие патроны, однако я крепко сомневался. Эта женщина привыкла все продумывать до конца. На первый взгляд казалось, она просто спокойно спит у себя в каюте, на пару с кольтом — «вудсмэном», лежавшим рядом с подушкой. Крови почти не было.
Один из самых длинных дней в моей жизни обернулся и самым неприятным: следовало понять, сколь ужасно уязвимой чувствует себя эта женщина и принять соответствующие меры. Однако, прежде чем остановиться и осмыслить — прочувствовать — весь ужас случившегося, надлежало кое-что сделать. Я осмотрел револьвер настолько внимательно, насколько возможно, не прикасаясь к нему, но не обнаружил ничего подозрительного. Я помнил, что Хэрриет была правшой — в последний раз она тоже действовала правой рукой. Да и вся обстановка подчеркивала истинность первого впечатления: никто иной не смог бы угадать столь правильный антураж: рубашка, макияж, прическа и все прочее. Ни одного бросающегося в глаза несоответствия, чего-то несовместимого с ее характером, ничего такого здесь не было. Она свела счеты со своей загубленной жизнью. Существовала, покуда существование того стоило, а потом подвела аккуратную черту, наплевав на всех окружающих, на моральные либо религиозные представления.
Я вернулся в рубку и прочитал письмо. Письмо оказалось очень коротким. Точнее говоря, это была ксерокопия письма, адресованного государственному прокурору штата Мэриленд, в город Аннаполис, округ Энн Эрандел. Сообщаю, что находящаяся в розыске миссис Робин Ростен, обвиняемая в заговоре с целью и так далее и так далее в настоящее время проживает в городе Марафоне, штат Флорида под именем Хэрриет Робинзон. Подписано: доброжелатель. Сверху черным фломастером добавлено: оригинал выслан... И стоит вчерашняя дата.
Я задумался, сколько раз она прочла это письмо, прежде чем принять окончательное решение, но понял, что это глупо. Решение Хэтти приняла давным-давно. По всей вероятности, с самого начала была настроена любой ценой избежать унижения, не позволить заковать себя в наручники и привезти туда, где когда-то был ее дом и жили ее друзья, не дать устроить над собой показательный процесс, даже если его исход, теперь, по прошествии стольких лет, представлялся неопределенным. Попасть в руки властей, значило утратить свободу выбора. На такой риск она пойти не могла.
«Дорогой, я не собираюсь отправляться в тюрьму, — сказала она мне. — Я этого не вынесу». Она отчетливо представляла все унижения и страдания, которые сулила тюрьма. Сознавала, что человек, выросший и живший в привилегированных и отделенных от жестоких реальностей жизни условиях, привыкший, что окружающие относятся к нему с почтительным уважением, не сможет стерпеть бесцеремонного обращения, неминуемого в подобном месте. Годы ссылки несколько закалили ее, но Хэтти понимала, что не до такой степени. Тюрьма либо убила бы ее — тогда почему не умереть сразу и не избежать мучений? — либо, что еще хуже, просто сломала, окончательно и бесповоротно. Когда-нибудь она вновь оказалась бы на свободе, но к тому времени это понятие потеряло бы всякий смысл для тусклой тени прежней женщины, уничтоженной и втоптанной в грязь. Хэрриет не могла этого допустить.